Старина четвероног - Страница 33

...Я вздрогнул и проснулся; мне снился отвратительный запутанный кошмар про целаканта и Коморы, душу сжимал страх, что рыба сгниет, прежде чем я поспею туда. Но это, увы, и не сон, а горькая реальность...

В ту долгую ночь мой измученный, воспаленный мозг лихорадочно перебирал всех, кто бы мог помочь. В конце концов я остановил свой выбор на министре обороны.

Утро 25 декабря 1952 года (первый день рождества). Не будет ли телефонная станция так любезна попытаться найти министра обороны? Снова меряю шагами мостик... Накануне, поздно вечером, жена узнала, что на борту находится французский консул в Кейптауне, и спросила у него домашний телефон его дурбанского коллеги. Подождав, чтобы было не слишком рано, я попросил телефонную станцию связать меня с ним. Он оказался дома, я рассказал ему о случившемся и о своих трудностях, а также о том, что не знаю, как действовать. Он тоже не знал, что делать, однако заверил меня, что окажет любую посильную помощь. Приятно вспомнить, что все французские представители в ЮАС, к которым мы обращались, относились к нашим просьбам с величайшей предупредительностью и не жалели трудов, помогая нам.

Рождество: мир на земле и в человецех благоволение. Что же, может, это и верно, но кой черт дернул целаканта объявиться как раз перед рождеством? Рождество!.. Уж во всяком случае для меня праздника не будет.

Прождав бесконечно долго, я сам позвонил на станцию. Пока — ничего... Семь мучительных, невообразимо долгих часов этого рождественского дня я мерил шагами мостик.

Под вечер телефонная станция сообщила, что местонахождение министра Эрасмуса (министр обороны) установлено: он на своей ферме в Уайт-Ривер. Идеальное убежище! Ближайший телефон — за несколько километров и работает только в служебные часы. Подозреваю, что это говорилось специально для посторонних; трудно поверить, чтобы министр обороны был до такой степени отрезан от внешнего мира. Но ничего не поделаешь

Я снова очутился на линии старта. В этот момент почтамт сам предложил мне попробовать переговорить с каким-то важным начальником. Спасибо, не свяжете ли вы меня с ним? Я не знал о нем ничего, даже имя мне было незнакомо. В конце концов почтамт сообщил, что никак не может найти того начальника. Похоже, что это безнадежное предприятие: как-никак рождество, и дело идет к вечеру. Я поблагодарил их за беспокойство, телефонист предложил попробовать еще раз на следующее утро, я согласился. Рождество! Сумею ли я когда-либо снова радоваться этому празднику?..

декабря 1952 года.

На рассвете я совершил небольшую прогулку по берегу, потом занял свой пост на мостике и связался с почтамтом. Снова ожидание; наконец сообщение, что того начальника так и не удалось разыскать. Почтовый чиновник предложил еще какого-то высокопоставленного деятеля, фамилия которого ничего мне не говорила. Ожидание... неудача... начинай все сначала! Новое предложение: связаться с командующим одного из родов войск. Пожалуйста, соедините! С кем угодно, лишь бы был толк. На этот раз телефонисты быстро добились успеха, и вот уже откуда-то издалека доносится явно недоброжелательный голос сановного собеседника. Я представился и сразу начал рассказывать про ист-лондонского целаканта. Он прервал меня и нетерпеливо спросил, какое отношение имеет какая-то рыба к нему и к вооруженным силам Южной Африки. Я вежливо попросил проявить немного терпения — я объясню какое, но он снова в тех же выражениях прервал меня. Тогда я довольно резко сказал, что если он послушает, вместо того чтобы говорить, то все поймет. Следовало бы записать нашу беседу на ленту для потомства, она порой принимала очень оживленный характер. Я был вынужден спросить его: неужели он думает, что человек моего положения станет в такое время звонить человеку его положения по какому - нибудь легкомысленному поводу? Неужели он не понимает, что я говорю с ним по вопросу государственной важности!.

Что?! — рявкнул он. — Рыба? Государственной важности?

Да! Рыба! — рявкнул я в ответ, и так решительно, что он опять стал слушать. Посвятив его в суть вопроса, я заговорил о самолете. Он немедленно заявил, что сейчас нет свободных самолетов, которые можно использовать для такого поручения, а если бы и были, все равно это исключено. Я спросил, следует ли его слова считать окончательным официальным ответом на мою просьбу. Он замялся, тогда я напомнил о находящемся в Дурбане гидроплане «Сандерленд» и сказал, что, по моим данным, этот самолет можно быстро подготовить к вылету, нужно только разрешение. Он осведомился, отдаю ли я себе отчет в том, что означает подобный полет на чужую территорию — для организации такого предприятия потребуется не меньше недели.

Я не выдержал:

— Господи, помоги Южной Африке, если на нее внезапно нападет враг!

Вдохновляющий разговор... Так или иначе, выяснилось, что он при всем желании ничего не смог бы сделать; он не преминул подчеркнуть, что тут даже сам главнокомандующий бессилен без распоряжения министра, да и тому, возможно, понадобилось бы согласие Совета министров. Я ответил, что перелет послужил бы отличной тренировкой для молодых летчиков. В ответ из трубки донеслись такие звуки, что я вынужден был с отчаянием признать свое полное, сокрушительное поражение. Напоследок он добавил, что у меня столько же надежд получить самолет для полета на луну. Я слегка ожил, ответил, что попробую, поблагодарил и снова впал в уныние. Мне никогда больше не пришлось встретить этого человека, я даже не знаю его фамилии, надеюсь только, что последующие события рассеяли у него представления обо мне, как о помешанном.