Старина четвероног - Страница 35

Вспоминая сейчас те дни, я вижу, что был тогда в состоянии, которое называют «одержимостью».

Будто в забытьи я видел, как французы окружили рыбу и только ждут случая ее схватить, если я не приеду. Словно они знают, что я бьюсь головой о несокрушимую стену рождественской расслабленности и бюрократического безразличия...

Телеграмма так меня шокировала, что я не сразу обратил внимание на слова: «втиснул пять килограммов формалина» (явная опечатка вместо «вспрыснул»). Около пяти литров... Это уже лучше! Но какой концентрации? В тот раз мы условились, что Хант получит бутылку формалина для небольшой рыбы, о которой он говорил. Иначе говоря, что-то около пол-литра. Значит, телеграмму можно истолковать так: пол-литра концентрированного формалина он, согласно полученным указаниям, развел до пяти литров. Но этого не достаточно, далеко не достаточно, чтобы в такую жару надолго сохранить большую рыбу. Если бы он написал «концентрированный формалин», но ведь этого слова нет, и Хант, возможно, не отдает себе отчета в том, насколько это важно.

Так как же обстоит дело? Что если рыба уже разлагается? Правильно вспрыснуть формалин в ткани крупной рыбы — задача не для любителя, к тому же лишенного нужных инструментов, да еще в таком жарком краю. А отсутствие спинного плавника и третьей лопасти хвоста? Может быть, это вовсе не целакант?! Мое сознание отчаянно барахталось в волнах сомнения; правда, тут я вспомнил, что окаменелости позволяют проследить, как маленький «второй» хвост целаканта постепенно становился короче, а в самых последних формах явно исчез вообще. У латимерии он очень короткий. Далее, у двоякодышащих, чей возраст, судя по ископаемым остаткам, почти не уступает возрасту целаканта, первый спинной плавник также со временем исчез. Поэтому возможно, что за последние 70 миллионов лет подобная тенденция привела к появлению современного вида целаканта без второго хвоста и первого спинного плавника. Вполне вероятно! Кроме того, я продолжал цепляться за нашу веру в Ханта и силился себя убедить, что если даже это не целакант, то, почти наверное, что-нибудь не менее интересное. Ну, а если все-таки целакант, значит — отличный от латимерии, у которой первый спинной плавник и второй хвост достаточно ясно выражены. Да... Что же я все-таки увижу?

Издерганный, переутомленный, я готов был считать, что все обратилось против меня. Ничего определенного, ничего ясного... Нет уверенности, что это целакант, что вспрыснуто достаточно формалина, что я поспею вовремя, раньше чем рыба сгниет или ее заберут французы.. Одна связная мысль была у меня в голове, и я цеплялся за нее, как утопающий за спасательный круг: «Я должен туда попасть и увидеть все сам».

И наконец, как ни озадачили нас последние осложнения, надо было принимать гостей и газетчиков. Репортеры почуяли мировую сенсацию и слетались со всех сторон, торопясь друг друга обскакать.

Я был на грани отчаяния и начал склоняться к мнению моей жены: да, надо идти к Малану. Последняя телеграмма ускорила решение. Хотя новости были тревожные, зато они оправдывали мое обращение за помощью.

Теперь уже совершенно ясно: дело не только в срочности (пока рыба не сгнила), но и в необходимости моего личного присутствия. Меня утешало соображение, что вряд ли французы пойдут на столь крайний шаг, как конфискация, если не будут совершенно уверены в ценности экземпляра. А вдруг конфискуют? На Коморских островах сейчас нет ни одного ученого, следовательно, нет никакой надежды, что французы сумеют сохранить рыбу для науки. Во всяком случае, надо торопиться, и остается только одна надежда: Малан! «В конце концов все равно придется идти к нему», — сказала жена. Очень похоже, что так и будет, хотя мой ум все еще упорно восставал против такой затеи. Премьер-министр — и рыба; в моем сознании эти два понятия никак не хотели сочетаться... Но... остается только Малан.

Сидя за обеденным столом, я не мог думать ни о чем другом и сказал друзьям, что, видно, иного выхода просто нет. Обстоятельства вынуждают меня биться до конца, пусть даже надежд на успех мало. Но как действовать? Кто-то выразил предположение, что Малан находится сейчас в своей официальной резиденции на южном побережье Натала; это сильно упростило бы задачу, потому что туда можно проехать на автомобиле. Но верно ли это? В Натале — зимняя резиденция, летняя — в Капской провинции. У кого выяснить точно? Я вспомнил про своего старого друга, всеведущего Десмонда Прайера, редактора отдела в «Дейли Ньюс», и попросил телефонистов разыскать его. Чудо из чудес: вскоре я уже с ним говорил. Малан? Точно не могу сказать, но выясню; куда сообщить потом? Хорошо, позвоню через несколько минут. Так он и сделал, причем сообщил, что премьер-министр не в Натале, а где-то в Капской провинции, где именно — неизвестно.

Ну, конечно... У черта на куличках...

На судне Ханта, 29 декабря 1952 года. Остров Паманзи Коморский архипелаг. Критический момент позади: целакант только что окончательно опознан.

Крайний слева — капитан Э. Хант; справа — губернатор Коморских островов П. Кудер Во втором ряду, слева направо — лейтенант Д. М. Рэлстон, капитан В. Берг, командир самолета Блов, капрал Ф. Бринк

Прайер добавил, что мне, может быть, стоит связаться с членом парламента доктором Верноном Ширером, Он сейчас в Дурбане, недалеко от дома Эвансов (где я был в тот же миг), и он не только в курсе дела, но охотно мне поможет, а это очень важно, если я собираюсь обращаться в правительство. Ширер сегодня никуда не уезжает, я могу при желании немедленно с ним переговорить. Я поблагодарил Прайера и рассказал друзьям о нашем разговоре. Фрэнк Эванс сразу загорелся, он был очень хорошего мнения о Ширере. С моего согласия он заказал номер и почти тут же подозвал меня и передал трубку.