Старина четвероног - Страница 45

Силы небесные! Он, точно! Характерные бугорки на крупной чешуе, костистая голова, плавники с шипами. Это он! Малан не будет жалеть, что помог мне. Слава богу! Самый настоящий целакант. Я опустился на колени, чтобы лучше видеть, и, гладя рыбу, вдруг ощутил, как на мою руку падают слезы. Я плакал и ничуть этого не стыдился. Четырнадцать лучших лет моей жизни были отданы поискам — и не зря, не зря! Вот он, целакант, нашелся наконец!

Вдруг я протрезвел. Время идет! Блов предупредил, что надо скорее вылетать обратно, иначе погода может вообще нас не выпустить. Он был прав, я знал это, знал, что надо действовать быстро и четко. Я попросил извлечь рыбу из ящика, расставил главных действующих лиц и сделал несколько снимков. Затем пять минут посвятил осмотру рыбы. Мне было не так-то легко сосредоточиться. Я очень волновался, к тому же сказывалась реакция после всех тревог и переживаний. Понятно, меня озадачивало отсутствие присущего целакантам первого спинного плавника и «второго» хвоста. Но это был настоящий целакант, пусть даже отличный от ист - лондонского, вероятно, представитель другого рода и вида.

Я попросил уложить рыбу на место. Хант оживленно беседовал с летчиками, теперь он зазвал меня и Блова в свою каюту и извлек откуда-то бутылку виски — отметить событие. Блов, вероятно, не отказался бы от доброго глотка, но должен был довольствоваться минимальной дозой. Я развел каплю виски в стакане воды, чтобы составить им компанию.

Я жаждал получить сведения и обрушил на Ханта стремительный град вопросов, требуя мгновенного ответа. Хант человек сообразительный, и вскоре я знал все, что меня интересовало. Губернатор несколько раз заглядывал в каюту, но мы его не замечали. Блов дважды заходил напомнить, что надо спешить с вылетом. Низкие тучи грозили неприятностями, то и дело шел дождь.

Я сказал Ханту, что рыба должна получить научное наименование и что я, считая нужным воздать должное его заслугам, остановился на Malania hunti. Он спросил, нельзя ли как-нибудь «прилепить» французов. Это для него очень важно, от хороших отношений с ними зависит его благополучие. Я ответил, что можно исключить его фамилию и назвать рыбу Malania comorae или anjouanae. Взвесив все обстоятельства, он сказал, что ему, конечно, очень лестно быть отмеченным таким образом, но уж пусть лучше будет Malania anjouanae... Я согласился очень неохотно и лишь потому, что он настаивал.

Уже тогда было ясно (потом это стало еще очевиднее), что положение Ханта не из простых, и я был готов на все, чтобы его поддержать. Я сказал, что могу через него, как моего представителя, предложить еще 100 фунтов за следующего целаканта; если благодаря этому во французских водах поймают еще один экземпляр, его надлежит передать французам. Это же я собирался сказать губернатору. Хант горячо одобрил мой план, надеясь, что это поможет умилостивить тех, кто считает себя обиженным или уязвленным.

До резиденции губернатора было всего около 500 метров, и я предпочел пройтись пешком, так как хотел сделать еще снимки. Драгоценный ящик положили на грузовик; Хант обещал, что целаканта доставят прямо на летное поле. Как же мне не хотелось с ним расставаться! Не дай бог с ним случится что-нибудь!

Поднявшись по ступенькам на пристань, я обернулся и еще раз внимательно посмотрел на аккуратную шхуну Ханта, которая сыграла немаловажную роль в этой захватывающей истории. Она была его домом, его жизнью, и он держал ее в чистоте и порядке, что редко можно увидеть на других судах подобного рода. Я подумал, что если бы Хант родился в другом веке, он все равно жил бы на море, но был бы не купцом, а бесстрашным открывателем. Он и Блов сразу «спелись»; Блов по секрету сказал мне, что был бы не прочь попутешествовать с Хантом. Я не знал, что ответить, так как хорошо представлял себе жизнь на борту такого маленького суденышка в тропиках.

Впрочем, они ужились бы. На заре мореплавания они вдвоем совершили бы великие дела.

Глядя на шхуну, я не подозревал, что больше ее не увижу: всего две недели спустя она попала в циклон и пошла ко дну. Так что наш самолет убрался вовремя... Может быть, злой рок идет по пятам целакантов? Госенский траулер «Аристея», на котором поймали латимерию, тоже вскоре разбился.

Я огляделся кругом. Паманзи — крохотный островок; узкий пролив отделяет его от более крупного Майотты, представляющего собой почти сплошные горы. Я увидел лодки, сети, крючковую снасть; спросил, как уловы. В ответ последовали красноречивые гримасы и жесты. Рыба есть, конечно, но маловато, далеко не достаточно. Местные рыбаки не отличаются усердием, они довольствуются малым. В войну было иначе — ручные гранаты и взрывчатка лучше, чем перемет, иной раз целый косяк глушили. Возле берега рыбы вообще мало, за хорошим уловом надо идти к Большому рифу, но зато пока оттуда вернешься, рыба становится уже не свежей, и европейцы не берут ее.

Я рассказал, какое впечатление произвел на меня Большой риф, когда я смотрел на него с самолета. Хант сказал, что нырял там и что нигде не видел столько рыбы, к тому же такой разнообразной. Никакой Занзибарский риф не сравнится со здешним. Я ответил, что собираюсь сюда приехать еще раз' и поработать.

Губернатор очень горячо откликнулся на эти споры. Добро пожаловать! В его доме нет детей, и он предоставит мне половину комнат, они будут только рады. Меня тронула его любезность, и я попросил переводчика передать мою благодарность за удивительное радушие, однако мы никогда не позволим себе причинять губернатору столько хлопот. Наша жизнь во время экспедиций диктуется приливом и отливом, мы должны вставать и уходить из дому в любое время суток. Лучше уж мы устроимся отдельно. Тут где-нибудь можно снять домик? О, конечно, все будет сделано, все, чего я пожелаю. Я расспрашивал про дожди, про ветры, снабжение, средства передвижения, лодки. Французские воды представляли собой зияющий пробел в наших познаниях о рыбах западной части Индийского океана, и я воспользовался случаем узнать возможно больше.