Последний день 1952 года... Мой измученный мозг старался отодвинуть все заботы на будущее. Выдержим ли мы такое напряжение, такие темпы?
Звонок — международная станция. Лондонский «Таймс» просит статью. Когда? Желательно тотчас, иначе она потеряет актуальность. Хорошо бы передать по телеграфу. Я сказал, что не могу поручиться, слишком уж много дел, но посмотрю и сделаю все возможное. Сообщу не позже завтрашнего утра. Значит, можно подготовить место для статьи? Да, но я ничего не обещаю твердо. Этот разговор происходил под вечер 31 декабря 1952 года.
Я рассказываю обо всем этом отчасти для того, чтобы показать возможности современных средств связи, отчасти потому, что моей статье предстояло сыграть важную роль в устранении нежелательных последствий, вызванных тем, что к целаканту прилепили ярлык «недостающего звена».
Собственный мозг нередко меня озадачивает, даже тревожит. Дело в том, что какая-то его частица ведет втайне свою работу даже тогда, когда я очень занят совершенно другой проблемой. Как я ни устал, я знал, что напишу статью; пока же мне было не до нее. Телефонные звонки приковывали нас к дому, в конце концов мы попросили телефонную станцию смилостивиться над нами. Я спал как убитый пять часов, но в три часа ночи проснулся... с готовой статьей в голове! Я тихонько —хотя тогда даже бомба не разбудила бы мою жену — слез с кровати, прокрался вниз и заварил чашку кофе. У меня не поворачивается язык осуждать тех, кто привержен к алкоголю или табаку, ибо я сам не без слабостей. В критические моменты всегда ищу спасения в кофе.
Я прилежно строчил, пока дневной свет не заставил поблекнуть электрические лампочки, и успел почти все изложить. Однако это была только первая половина работы. Тот, кто слушает интересную радиопередачу или читает хорошую статью в газете, вряд ли подозревает, сколько в нее вложено труда. Я позвонил и сказал, что статья будет готова к полудню. Мне ответили, что, несмотря на праздник (1 января, все учреждения бездействовали), почтамт Грейамстауна предупрежден, и в назначенное время придет телеграфист, чтобы передать текст статьи в Лондон. Остается только прислать ее на почтамт.
Машинистки! Их и так-то трудно найти в Грейамстауне, а тут еще Новый год! Еще на аэродроме мэр города, Патрик Макгэхи, просил меня обращаться к нему, если потребуется какая-нибудь помощь. Я помнил об этом и теперь позвонил ему. 5.30 утра, однако в его голосе не было слышно никаких намеков на досаду. Может ли он прислать к девяти утра двух машинисток? Конечно! Будет сделано, кажется, как раз две машинистки пока никуда не уехали. Еще кофе... В шесть я зашел в лабораторию. Первым делом проверил целаканта. Все в порядке, рыба на месте, не рыба, а рыбина, и никакой фантастики — самая настоящая.
В восемь утра мэр позвонил, чтобы сообщить, что нашел двух отличных машинисток, которые готовы пожертвовать праздником и ничего не желают брать за работу. Они прибыли в 8.45 и работали без перерыва до 11.30, когда статья была закончена и переписана начисто. В двенадцать часов ее доставили на почту; на следующий день я получил из Лондона телеграмму с благодарностью и сообщением, что статья пошла в номер от 2 января 1953 года. А через четыре дня я уже держал этот номер в руках.
Утром 2 января мне позвонили из газеты. Слышал ли я, что доктор Уайт из Британского музея накануне выступил по Би-Би-Си и заявил, что нелепо называть целаканта «недостающим звеном» и предком человека? Согласен ли я с ним? Это был тот самый доктор Уайт, который в 1939 году поселил целаканта в абиссали и упрекал меня за то, что я назвал первый экземпляр в честь мисс Латимер.
Ярлык «недостающего звена» доставил мне немало огорчений, тем более что некоторые заморские репортеры приписали это выражение мне. Ответ Уайту содержался уже в моей статье в «Таймсе», все же я повторил, что хотя вряд ли удастся когда-либо определить место целаканта как прямого предка человека, но, во всяком случае, он очень близок к стволу нашего генеалогического дерева.
Интересно отметить, что день или два спустя Джулиан Хаксли, известный английский биолог, коснулся этого вопроса в своем радиовыступлении и выразил мнение, совпадающее с моим, сказав, что первоначальный позвоночный предок человека был, видимо, чем-то вроде целаканта. Он добавил, что когда доктор Малан задал несколько эксцентричный вопрос: «Вы хотите сказать, что и мы некогда выглядели таким образом?» — то следовало ответить: «Вообще говоря, да!»
Мы с трудом выбирали время, чтобы просматривать телеграммы, которые непрерывным потоком шли со всех концов света, а письма копились пачками. Должно быть, доход почтовых ведомств в ту пору значительно возрос благодаря целаканту... Отовсюду приезжали гости, всем не терпелось посмотреть на целаканта, и увильнуть было просто невозможно. Мы наскоро устроили выставку. Атак как мы физически не поспевали отвечать на все вопросы, я составил справку, которую мы отпечатали и вывесили.
Из редакций газет и журналов всего мира продолжали прибывать журналисты и фотографы, причем те, кто приехали раньше, с явным недовольством встречали конкурентов. Порой я спрашивал себя, что произойдет, если вражда примет открытый характер. Будто свора сердитых псов, ожидающих, кто первым затеет драку...
Мэр Макгэхи спросил, нельзя ли устроить официальный прием? И так как общественность очень хочет видеть целаканта, то почему бы не выставить его в ратуше и одним махом убить двух зайцев? Мы условились, что так и сделаем, назначили день — 9 января 1953 года, и прием-выставка собрала рекордное число посетителей.