Взрыв бомбы не произвел бы на меня такого впечатления. Увы, сколько мы его ни допрашивали, он больше ничего не мог добавить. Мы тотчас обошли всех, у кого были приемники, но мало что выяснили в дополнение к уже сказанному.
Хотя я еще не был совершенно уверен — трудно ли ошибиться! — мне казалось, что я разом помолодел на много лет. Уточнить было негде, газеты доходили сюда с опозданием на шесть дней. И только неделю спустя, вернувшись в цивилизованные места, мы узнали, что действительно пойман целакант, что его поймали на Коморах и притом как раз на Анжуане!
Всю жизнь буду помнить чувство величайшего облегчения, которое принесла мне эта новость! С души свалилось невыносимое бремя. Значит, верно — они обитают там! Конец огромному напряжению, я могу сохранить маланию. Теперь только вопрос времени, когда ученые- специалисты дружно примутся выпытывать секреты далекого прошлого, исследуя строение и ткани неповрежденного целаканта. Мысленно я уже видел очередь нетерпеливых людей перед сосудом, из которого живой целакант лукаво поглядывает на своих потомков, таких же «дегенеративных» как он сам.
,Два в одном и том же месте. Значит, там их родина, долгожданная цель достигнута. Теперь основное бремя ляжет на плечи французов. Закрывая мне доступ в свои воды, они конечно же были не правы. Ведь то, к чему они преградили мне путь, нужно было мне не для себя, а для науки.
Как только мы добрались до ближайшего почтового отделения, я послал телеграмму Милло, от души его поздравляя.
Теперь, когда было определено, во всяком случае, одно место обитания целаканта, встреча в Найроби приобрела новый смысл. Я ждал ее уже не с досадой, а с волнением и интересом.
Рассказ Картрайта не шел у меня из головы. Я хорошо знаю рыб Южной и Восточной Африки; ни одна из них не отвечала его своеобразному эмоциональному описанию так, как целакант. Хотелось расспросить Картрайта еще, поэтому я составил маршрут с таким расчетом, чтобы по пути в Найроби переночевать в Солсбери. Мы встретились и долго беседовали. Я не услышал ничего, что поколебало бы мое первоначальное заключение. Скорее, наоборот.
Прилетев в Найроби, я узнал, что Милло и Уорсингтон пригласили участвовать в нашей встрече докторов Менаше и Уилера.
Естественно, я по-прежнему считал, что надо, не откладывая, искать еще и еще целакантов. И было просто-таки жутко наблюдать, как комиссия, по сути дела, идет по пятам тех, кто шестью годами раньше готовил АМЭЦ. Я снова оказался в одиночестве со своей «целакантоманией»; мне казалось, что их интересует не столько дела- кант, сколько возможность «пристегнуть» к нему максимум других исследований. Мои ученые коллеги изложили тщательно разработанные превосходные планы океанографических исследований, требующие огромных научных усилий. Почти весь первый день я только слушал. Проект был, бесспорно, замечательный, но мне он казался чистейшей фантазией, потому что целакант в нем оказался где-то на заднем плане. На следующий день наступила моя очередь говорить. Я не поскупился на слова, подвергая сомнению осуществимость столь обширной и дорогостоящей программы, — да и откуда взять столько денег? Разгорался спор вокруг моих подсчетов, в конце концов мы сошлись на более скромной цифре, и все же я, исходя из собственной практики, по-прежнему не видел, как добыть такую сумму. Допустим, ЮАС поддержит поиски целаканта, однако вряд ли наши захотят финансировать обширные океанографические исследования в удаленных от ЮАС морях. Я заявил на заседании, что мало смысла рассматривать подобную программу, коль скоро уже известно одно место обитания целаканта. Сейчас надо сконцентрировать все усилия на Коморских островах. Науке нужны еще цел аканты. Я изложил им свой проект — простой, действенный и далеко не такой дорогостоящий.
Увы, меня заверили, что Научный совет отчетливо определил именно такой характер экспедиции, о каком говорилось накануне, и ни на что другое не согласится. Коллеги не разделяли моих сомнений в том, что удастся получить нужные средства.
Конечно, среди легко доступных частей океана, близких к населенной местности, мало районов, изученных так плохо, как Мозамбикский пролив. Океанографическое исследование пролива было крайне желательно и сулило большие результаты. Однако здравый смысл говорил мне, что если французы в своих ревниво оберегаемых от других ученых водах будут одного за другим добывать новых целакантов, то ни одно правительство не захочет ассигновать крупные суммы на экспедицию за цела- кантами. Нет, для исследования целаканта проект моих коллег ничего не дает... А океанографические исследования широкого профиля, которыми они собирались заниматься, никак не требовали моего участия, и я заявил, что не собираюсь участвовать в такой экспедиции. У меня и без того много дел, я хочу продолжать свой труд о рыбах западной части Индийского океана. Я сказал, что вижу свою задачу в том, чтобы найти родину целакантов, и что для решения этой задачи мои знания и опыт всегда к их услугам, Я рассказал о собственных планах поисков целаканта и о своем намерении в случае поимки живого целаканта попытаться сохранить его в частично наполненном водой небольшом палубном судне — своего рода временном аквариуме. Их поразили мои слова о том, что главная проблема при такой транспортировке — не дать целаканту погибнуть от морской болезни. Но действительно, как это ни странно, многие рыбы, помещенные на судне в аквариум, страдают морской болезнью! Когда говорили о судах для экспедиции, я приметил, что Милло ни словом не упомянул о «Ля Контенте». Я назвал Кусто и его исследовательское судно (о чем я ранее писал Милло), но мои коллеги возразили, что акваланг нам не поможет — ведь целаканты обитают на слишком большой глубине!