Я продолжал выполнять нелегкую задачу, совмещая полную педагогическую нагрузку с детальным изучением целаканта. 19 апреля я писал мисс Латимер:
«Работы — непочатый край. Солидное исследование потребовало бы месяцев шесть. Одних негативов надо сделать более 50 штук; раньше июня не управлюсь... Надеюсь, что в конце мая смогу вернуть Вам рыбу».
А 24 апреля от Ист-Лондонского музея пришла телеграмма:
«Правление настаивает немедленном возвращении рыбы Письмо следует»
Какой удар! Моя работа далеко не закончена... Я был в отчаянии. В письме мисс Латимер объясняла, что весть о сенсации, которую открытие произвело за границей, дошла до Ист-Лондона, и теперь там требуют, чтобы целакант снова был экспонирован. Многие издалека приезжают посмотреть его, и в музей сыплются жалобы, в том числе от влиятельных лиц. Их не успокаивает разъяснение, что рыбу исследуют ученые. Они хотят ее видеть.
До чего же примитивен этот инстинкт: таращить глаза на необычное! И однако же он в какой-то мере оправдан.
Я позвонил мисс Латимер, и мы нашли решение: я верну целаканта 2 мая 1939 года. Если до сих пор я работал интенсивно, то оставшиеся дни превратились в безумный кошмар. В конечном счете, мне удалось выполнить большую часть своей программы, но не все. Я до того устал от долгого напряжения, что чуть ли не с облегчением вручил целаканта на попечение полицейского эскорта. Рыба благополучно прибыла на место, и в музей повалили толпы нетерпеливых посетителей.
В ЮАС возрождение интереса к целаканту повлекло за собой ряд последствий. Открытие с самого начала произвело большое впечатление в Южной Африке, но за границей его восприняли как подлинную сенсацию. До нас все время доносилось эхо зарубежных откликов, и люди, связанные с Ист-Лондонским музеем, смекнули, что, помимо бесспорного научного интереса, целакант может стать предметом выгодной сделки. Музей беден, так чем хранить ценный экземпляр у себя, не лучше ли его продать и на вырученные деньги расширить экспозицию? А тут еще выступило несколько сторонников традиционной политики, которую можно выразить формулой: «Послать в Британский музей», и Брюс-Бейс решил действовать. В начале июня он вручил мисс Латимер для перепечатки (она ведь была куратором, секретарем, казначеем и т. д., и т. п.) проект письма, который она прочла с удивлением и огорчением:председатель правления
предлагал целаканта Британскому музею естественной истории. Мисс Латимер перечитала письмо несколько раз и решила ни за что его не переписывать, а если письмо все равно будет отправлено — уйти из музея. Она тотчас сообщила о письме и о своем решении членам правления. Через несколько дней Брюс-Бейс справился, готово ли письмо. Мисс Латимер ответила, что не перепечатала его и никогда этого не сделает. Она произнесла целую речь, решительно высказав свое отношение к этой затее. Мисс Латимер ожидала возражений, даже строгой отповеди, но сей влиятельный почтенный человек был так потрясен ее пылом, что заявил, довольно мягко, о своем согласии отказаться от этого плана. Победа была столь неожиданна, что мисс Латимер просто опешила.
Правда, дело на этом не кончилось. В июле этот вопрос возник снова, и меня просили приехать в Ист-Лондон помочь правлению решить его. Я приехал и объяснил, что этот экземпляр значит для Ист-Лондонского музея неизмеримо больше любых денег, потому что целакант всегда будет вызывать интерес во всем мире.
Последующие события подтвердили мои слова: целакант и в самом деле положил начало славе Ист-Лондонского музея.
После отправки рыбы из Грейамстауна нам не пришлось бездельничать. Предстояла огромная работа — завершить рукопись монографии (получилась целая книга) с многочисленными фотографиями и подробными рисунками. На это ушло немало времени, и рукопись была готова в конце июня 1939 года. Только теперь жена смогла уделить время сугубо земному занятию: подготовить приданое для ребенка, который появился на свет через пять дней. Если бы мы замешкались с рукописью, нашему сыну грозила бы опасность довольно долго пребывать в чем мать родила!
...Вот что вызвал своим появлением первый целакант! Беспокойство, неприятности, упорный труд. Впрочем, это неизбежные спутники любого достижения... Подобные крупные события всегда упираются в роковой барьер мелочей. И лишь после того, как улеглись первые волны и я смог взглянуть на все как бы со стороны, происшедшее чудо предстало моему взору в ослепительном ореоле. Поистине величайшая радость — первому копаться в ожившей окаменелости.
Впрочем, теперь это было позади. Меня уже ждали новые задачи: найти еще экземпляры, отыскать родину этих поразительных рыб. Далекое прошлое неожиданно вышло из моря у самого нашего порога, но здесь ли оно родилось? С самого начала я в этом сомневался, но мало сомневаться, надо знать точно. На все рыболовецкие суда Южной Африки были разосланы фотографии целаканта с обещанием вознаграждения за новые экземпляры, и я каждый день ждал новостей. Попробовал заговорить с руководством колледжа о возможности организовать экспедицию, однако в тот момент мое предложение не встретило поддержки, а сгущающиеся тучи войны и начало грозы в сентябре 1939 года вообще положили конец мечтам об экспедиции. Кому какое дело до целакантов, когда падают бомбы? Гораздо важнее было разгромить фашизм.
Когда улеглось волнение, вызванное открытием, стали возникать новые проблемы. И первой из них был вопрос о месте обитания целаканта.