Старина четвероног - Страница 49

Может быть, не все данные были одинаково достоверными, но, во всяком случае, Хант убедился, что островитяне действительно знают целакантов и ловят их регулярно. Когда он передал мне свой разговор с рыбаками, меня озадачило имя «комбесса». Дело в том, что в Восточной Африке «камбеси» называют довольно редкую крупную рыбу-король (Caranx). Неискушенному взгляду камбеси могут показаться похожими на целаканта. У них такой же грозный вид и большая пасть с мощными челюстями.

Остров Анжуан в Коморском архипелаге, ранее известный как острог Иоанны. Показано место поимки малании и стоянка шхуны Ханта

...Итак, нужно было действовать, и притом быстро. Хант на своей шхуне вышел в море и на следующий день, 22 декабря 1952 года, прибыл в Паманзи. Здесь он сразу же дал знать о находке губернатору. Местный врач охотно уступил весь свой формалин, и Хант вспрыснул раствор по всему телу рыбы; я сам убедился, что он сделал это добросовестно. Затем он велел сколотить для рыбы ящик и послал мне телеграмму. Он думал, что я в Грейамстауне, но из ответа понял, что я еще на борту «Даннэттэр Касл», в Дурбане. .

Трудно упрекнуть французов, которые поначалу отнеслись скептически к утверждению Ханта, что это исключительно важная рыба. Однако его энтузиазм возымел эффект, и была послана телеграмма в Научно-исследовательский институт Мадагаскара в Тананариве. Увы, во-первых, телеграфисты исказили текст до неузнаваемости, во-вторых, адресата не было на месте. Рождество! '

Не один я боролся с трудностями и сомнениями: в Дзаудзи тоже сгущались тучи. Хант отлично понимал, что его активность неизбежно заставит французские власти внимательно отнестись к произошедшему. В конце концов возникла опасность, что они забудут свое первоначальное недоверие и потребуют отдать рыбу им. Положение отвратительное, если учесть, что его торговля зависела от доброжелательства французов и он не мог рисковать вызвать их недовольство. Кто поверит, что найдется человек, способный прибыть за какой-то рыбой из Южной Африки, тем более специальным самолетом, как это им внушал Хант. Все-таки он добился обещания губернатора, что если я прибуду лично, то никто не будет возражать против передачи рыбы мне. Даже когда пришла моя телеграмма, недоверие не прошло совершенно. Окончательно убедил их только гул «Дакоты», который заставил всех жителей Дзаудзи выскочить из домов и, задрав головы, смотреть в небо. Представляю себе, какой сладкой музыкой звучал рев самолетных моторов в ушах Ханта...

...Кажется, я задремал; меня разбудил чей-то громкий голос. Рэлстон, высунувшись из кабины, указывал вперед.

— Видно сушу! — крикнул он и снова скрылся. Я вскочил и поспешил к ним. Вот оно — побережье Африки. На севере виднелся залив, однако не Мозамбикский. Мы пригляделись. Это был залив Мокамбо, южнее Мозамбика; северный ветер сбил нас с курса. Мы заложили крутой вираж, и вскоре я увидел свой обетованный остров Мозамбик. А за ним — бухта Фернан-Велозу и риф Пинда.

Пинда! Я вам уже кое-что рассказывал о своей жизни там, о пиндских львах. Пинда! Там я чуть не погиб после столкновения с грозной каменной рыбой, но это уже другая история.

Поскольку воздух был прозрачный и освещение хорошее (11.55 дня), я попросил Блова покружить севернее Мозамбика, чтобы можно было сфотографировать весь остров с знаменитым фортом Сан-Себастьян.

В 12.05 мы сели в Лумбо. Начальник аэропорта бежал нам навстречу, и весь его вид говорил о том, как жаждет он узнать новости. С нами рыба, с нами! Он уставился на ящик. Можно на нее взглянуть? Я отрицательно покачал головой, так как в пути решил, что никто не увидит цела- канта, пока я не покажу его доктору Малану.

Стояла адская жара, ветер буквально обжигал. Я спросил экипаж, чего они желают. Все дружно проголосовали за ледяное пиво. Позвонил в отель и попросил директора прислать нам пива, «муито, муито депресса» (поскорее), и побольше льда. Он выполнил мою просьбу молниеносно.

Мы не стали долго задерживаться. Теплое прощание, и в 12.55 мы взлетели, подгоняемые норд-вестом. Прогноз погоды сулил облачность и дождь почти на всем пути, однако Блов сказал, что надеется к шести вечера быть в Лоренсу-Маркише и сегодня же ночью поспеть в Дурбан. Обязательство нелегкое, но я полагался на его мастерство. По моим расчетам, жена рано утром, прибыла в Порт-Элизабет и теперь уже должна быть дома; я не мог знать, что она попала в аварию.

Этот этап оказался чуть ли не самым тяжелым за весь рейс. Мы поднялись на высоту 5000 метров, под нами простирались сплошные облака. В самолете царил зверский холод. Я лег на пол, в спальный мешок, и попытался уснуть. Но, несмотря на две беспокойные ночи, мой ум продолжал лихорадочно работать. Я анализировал прошлое и пытался сообразить, что надо будет делать дальше. Нельзя было позволить ликованию увлечь меня в небеса: я слишком хорошо знал, как мучительно потом возвращаться на землю, а ведь именно сейчас я вознесся так высоко, как никогда до сих пор не возносился. По сути дела я был единственным во всем ученом мире, кто упорно верил, что целакант будет обнаружен среди рифов Восточной Африки. И если сведения, полученные мною в Дзаудзи, верны, то рыба, которую я с собой везу, не случайный гость, каким был ист-лондонский целакант, а постоянный обитатель тех мест. Поимка новых целакантов теперь лишь вопрос времени. Как же мне не ликовать! Не очень-то приятно было видеть, как от твоих суждений просто отмахиваются. Снова вспомнился Смэтс, такой чуткий к мнению заморских экспертов...